В то время, как все иностранные средства массовой информации говорили об угрозе для жизни людей, а на экранах телевизоров демонстрировалась карта воздушных потоков в Центральной и Восточной Европе, в Киеве и других городах Украины и Белоруссии проводились праздничные демонстрации и гуляния, посвящённые Первомаю. Лица, ответственные за утаивание информации, объясняли впоследствии своё решение необходимостью предотвратить панику среди населения.
Вследствие аварии и выброса радиоактивного топлива из разрушенного реактора ЧАЭС, загрязнению подверглось более 200 тыс. км², примерно 70 % – на территории Белоруссии, России и Украины.
На ликвидацию последствий аварии были брошены силы со всего Советского Союза. Не стали исключением военнослужащие срочной службы и резервисты из Актюбинской области.
ЧЕРНОБЫЛЬ ВМЕСТО КУБЫ
– Меня готовили к службе на Кубе. Но через восемь месяцев после призыва я попал в Чернобыль. Пробыл я там с февраля по апрель 1987 года. Мы не знали, куда направляемся. Подняли по тревоге – и на марш–бросок. Тогда на ликвидации последствий аварии работал весь СССР. Были как солдаты срочной службы, так и «партизаны». Нашей задачей было охранять подходы к Чернобылю. На сам реактор «партизаны» нас не пускали, потому что мы были «зелёными» пацанами, – рассказывает председатель актюбинского областного общественного объединения «Жертвы Чернобыля» Бахытжан САТОВ. – Это потом уже пацанов не пускали, а когда рвануло, то первые там были солдаты срочной службы. Жили мы в палатках. Обмундирование приходилось менять каждую неделю, а то и раз в четыре дня. Только подгонишь форму под свою фигуру, как уже надо было её менять. Дозиметр аж зашкаливал. Приходилось форму выбрасывать. После Чернобыля мне пришлось принимать участие в боевых действиях в Анголе. Там врага было видно. Здесь каждый даже до конца не понимал, против кого или чего он воюет. Невидимый враг был без цвета и запаха. Мы, молодые солдаты, ели фрукты, ягоды, которые там росли. А этого делать нельзя было. Но нам сначала никто ничего не объяснил.
Командование Советской Армии хотело всё по–тихому сделать, да не удалось, в Европе и во всём мире узнали о масштабах катастрофы. С Украины было 80 частей, а из Белоруссии – 40. Кормили, конечно, неплохо. Мы стояли по периметру – это 25–30 километров от реактора. Но всё равно дозиметры зашкаливали даже на таком расстоянии, слишком большой был выброс радиации. Полученная доза была отмечена в военном билете. Но когда меня направили служить в Анголу, выдали загранпаспорт, а военный билет забрали. При возвращении на родину мой военный билет был утерян. Слава Богу, что через военкомат удалось доказать, что я служил в Чернобыле.
По словам Бахытжана, чернобыльские отголоски дают о себе знать: постоянное чувство усталости и головные боли.
БЕЗ ВКУСА И ЗАПАХА
Одними из первых на ликвидацию чернобыльской катастрофы прибыли химические войска. Только они знали точно весь масштаб произошедшего. Хотя и не сразу.
– Я в 1970 году окончил Саратовское высшее военное химическое училище. Наша задача – защищать войска от оружия массового поражения, – говорит военный химик Абай ЕСЕНБАЕВ. – Мы сами об аварии узнали не сразу, а из сообщений западных радиостанций. Наши хотели умолчать это. Нас, пятнадцать офицеров, направили в Минск, где на окраине располагался полк гражданской обороны. Там на консервации стояла химическая техника. А потом со всей Белоруссии стали стекаться резервисты, в простонародье «партизаны». Мы за два дня там сформировали батальон химической защиты. Я командовал ротой специальной обработки. Выдвинулись на Чернобыль. Жили в лагере под городом Брагин. Получали ежедневно задание – обработать ту или иную деревню в 30–километровой зоне. На вооружении у нас были авторазливочные станции. Снижали радиацию до допустимого уровня. Лопатами срезали верхний слой на 8–10 сантиметров и вывозили в могильник. Я, как профессионал, прекрасно понимал всю опасность радиационного заражения местности. Крыши мыли, они были самыми заражёнными, воду и землю собирали и на машинах вывозили.
В Чернобыле я пробыл 6 месяцев. На здоровье это здорово сказалось. Где–то через год у меня начались проблемы – слабость, головные боли. Начал по госпиталям лежать. Мои ребята–сослуживцы все из Белоруссии. Очень хорошо и слаженно работали. Всех их в лицо помню. Были и такие, кто недооценивал опасность. Пренебрегали средствами защиты. Они и заболели в первую очередь. Радиация ведь не имеет ни вкуса, ни запаха. Приходилось контролировать и даже заставлять надевать респираторы.
Как рассказывает Абай Бисеналиевич, летом в лесах стали зреть ягоды. Некоторые не удерживались и нет–нет, да и скушают малинку или вишенку. А этого делать нельзя. Уже по их внешнему виду было видно, что с ними что–то не так. Слишком уж крупные плоды.